После провозглашения Россией независимости, «парад суверенитетов», который привел к распаду СССР, стал разрушать и ее. В августе 1992 года будущий Президент РСФСР, а в ту пору Председатель Верховного Совета Борис Николаевич Ельцин, дал сепаратистским настроениям карт-бланш, заявив во время своей поездки в Уфу: «Мы говорим башкирскому народу, Верховному Совету, правительству Башкирии: вы возьмите ту долю власти, которую сами можете проглотить». Призыв был услышан: в том же году большинство российских автономий провозгласили себя советскими социалистическими республиками в составе РСФСР. До конца года о государственном суверенитете объявили Северная Осетия, Карелия, Коми, Удмуртия, Якутия-Саха, Бурятия, Башкортостан, Калмыкия, Марий Эл, Чувашия, Горный Алтай, Тува. Провозгласил суверенитет Ямало-Ненецкий автономный округ. Также сменили названия и повысили свой статус с АО и АССР до АССР и ССР Адыгея, Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия, Мордовия, Хакасия. Единственной республикой, не пожелавшей остаться в составе России, стал тогда Татарстан.
В июне 1991 года националистическое движение «Общенациональный конгресс чеченского народа» во главе с генералом Джохаром Дудаевым провозгласило образование Чеченской Республики, которая через месяц была объявлена независимым государством — хотя и не признанным ни Верховным Советом Чечено-Ингушетии, ни Верховным Советом РСФСР. 31 марта 1992 года, когда республики в составе РСФСР подписывали обновленный федеративный договор, к нему не присоединились ни Татарстан, ни фактически уже разделенная Чечено-Ингушетия. Но если с Татарстаном вскоре удалось договориться, то противостояние с Чечней только нарастало.
Еще в конце 1991 года в Чечне начались нападения на воинские части с целью захвата оружия, техники и боеприпасов. Вскоре в ходе таких столкновений нацгвардейцами Дудаева было убито несколько российских военнослужащих. Летом 1992 года начался вывод российских подразделений из республики, при этом на военных базах и складах оставались огромные запасы оружия и техники — вплоть до танков и самолетов. Чечня сполна воспользовалась слабостью российской власти. Еще в начале 1992 года Дудаев издал распоряжение Управлению Центрального Банка РСФСР по Чечено-Ингушетии приостановить все платежи в российский бюджет и направлять их в бюджет Чеченской Республики. Но несмотря на отказ Дудаева платить налоги, федеральный центр продолжал перечислять в Чечню средства из своего бюджета. Российская нефть до 1994 года также продолжала поступать в Чечню, хотя она не оплачивалась и даже перепродавалась за рубеж. На «неподконтрольной территории», с которой у России не было границ, расцвел криминал. Независимая Ичкерия стала зоной «теневого бизнеса», где бесследно пропадали грузы, деньги, люди… В 1992—1993 годах на ее территории было совершено свыше 600 умышленных убийств. За 1993 год на Грозненском отделении Северо-Кавказской железной дороги 559 поездов подверглись вооруженному нападению, разграблено вагонов и контейнеров на 11,5 млрд рублей. За 8 месяцев 1994 года было совершено 120 вооруженных налетов, убытки составили более 11 млрд рублей; с 1992 по 1994 годы в результате вооруженных нападений погибло 26 железнодорожников. В результате Правительство РФ приняло решение о прекращении железнодорожных перевозок по территории Чечни с октября 1994 года. В тот же период по фальшивым чеченским авизо было получено более 4 трлн рублей. Процветал и криминальный бизнес на выкупе заложников: по данным Росинформцентра, с 1992 по 1994 год в Чечне было похищено и незаконно удерживалось 1790 человек. Участились вооруженные нападения на близлежащих территориях.
С начала 1990‑х сотрудникам «Альфы» не раз приходилось выезжать в командировки в этот регион, в том числе и с целью освобождения заложников. Тогда это еще был, в основном, откровенный бандитизм, но по своей жестокости и масштабам он уже напоминал терроризм. Так, 26 мая 1994 года в районе селения Кинжал четверо вооруженных чеченцев захватили рейсовый автобус, следовавший по маршруту Владикавказ — Ставрополь, и потребовали предоставить им 10 миллионов долларов, оружие и вертолет. В заложниках оказались около 30 человек. Благодаря усилиям «альфовцев» на следующий день террористы были задержаны на территории Чечни, никто из заложников не пострадал. Такие нападения повторялись регулярно. Менялись только имена бандитов, число заложников и требуемые суммы. И еще — исход операции. Не всегда удавалось спасти жизни всех заложников. Было ясно, что долго так продолжаться не может.
Между тем Ельцин, расправившись с Верховным Советом, начал укреплять центральную власть. Была ликвидирована Уральская Республика, достигнута договоренность о разграничении полномочий с Президентом Татарстана Минтимером Шаймиевым. Однако с чеченским лидером Президент России, похоже, договариваться не собирался, сделав ставку на силовое решение вопроса с помощью антидудаевской оппозиции. Россия снабдила оружием отряды Временного совета Чечни, а также усилила их танковыми группами и авиацией. Но, несмотря на быстрый захват президентского дворца и телецентра во время ноябрьского штурма Грозного, в итоге отряды оппозиции были наголову разбиты сторонниками Дудаева. И тогда Ельцин отдал приказ готовить армейскую операцию.
Сейчас трудно судить, почему российский руководитель избрал именно такой путь, а не привлек к решению задачи Группу «А», которая имела успешный опыт по смене власти в Афганистане и даже прорабатывала варианты устранения главы Ичкерии с вполне реальными, по оценке ее штаба, перспективами. Возможно, он рассчитывал, что одно лишь известие о вводе российских войск заставит «мятежного генерала» капитулировать. Или еще свежа была картина расстрела танками здания Дома Советов в Москве, когда не «Альфа», но армия помогла Ельцину одержать верх над его политическими противниками. А, может, сыграла роль та же личная неприязнь (если не сказать больше), которая не позволила ему принять предложения Дудаева о переговорах после его язвительной телеграммы Президенту России с одобрением его расправы над парламентом. После октября 1993 года Ельцин не доверял «Альфе» и, возможно, побаивался ее — на тот момент одного из самых боеспособных соединений, выжившего в условиях всеобщего хаоса, несмотря на массовые увольнения, скудное финансирование и весьма туманные перспективы. Так или иначе, на штурм Грозного в новогоднюю ночь 1995 года двинули армию, а «Альфе» выпало охранять спецпоезд с командующими операцией.
Первая чеченская оказалась тяжелой, кровавой, во многом неподготовленной и неумелой кампанией, в которой российская армия несла огромные потери в технике и в людях. Но все же федеральные войска продвигались, и к концу апреля 1995 года равнинная часть Чечни в основном контролировалась Россией. Боевики были заперты в горах; казалось, что победа близка. 12 мая началось новое наступление. В начале июня был взят райцентр Ведено, затем Ножай-Юрт и Шатой. Но дудаевцы не собирались сдаваться. Их лидеры заявляли об организации массовой партизанской войны и предстоящих ударах уже на российской территории. И действительно, то тут, то там боевики нападали на блок-посты, минировали дороги, совершали диверсии на объектах инфраструктуры. Но того, что произошло 14 июня 1995 года, не ожидал никто.
Рано утром почти две сотни бандитов на трех армейских КаМАЗах в сопровождении ВАЗ-2106, раскрашенной под милицейский автомобиль, пересекли границу Ставропольского края. По некоторым данным, они направлялись в Минеральные Воды, где планировали разделиться: одна группа захватывала самолет в аэропорту, другая освобождала единомышленников из пересыльной тюрьмы «Белый лебедь» в Пятигорске (ныне СИЗО № 2). Отряд возглавлял известный полевой командир Шамиль Басаев, у которого уже был успешный опыт политического терроризма. Накануне он объявил своим бойцам, при удачном стечении обстоятельств планирует добраться до Москвы. При неудачном — воевать, где придется.
Около полудня колонну остановили у милицейского поста на выезде из Буденновска для проверки документов. У бандитов была заготовлена легенда: дескать, везут «груз 200» — убитых российских солдат. Такие машины обычно не досматривали. Но милиционеры не пропустили колонну, а сопроводили ее к городскому ОВД. Там и начался неравный бой.
Бандиты захватили первый этаж ОВД, но наверх пробиться не смогли: оставшиеся в живых милиционеры оказали ожесточенное сопротивление. Отряд рассыпался по городу, расстреливая прохожих и автомобили, врываясь в дома и учреждения. Басаевцы захватывали жителей и сгоняли их на площадь в центре города. Туда же подогнали бензовоз, угрожая взорвать его в случае неповиновения.
О том, что на город совершено нападение, сообщили командиру расположенной неподалеку вертолетной части. Он отправил в Буденновск группу офицеров с личным оружием. Но что может горстка людей с пистолетами против мотострелковой роты, вооруженной автоматами, пулеметами и гранатометами? Часть офицеров погибла на месте, кому-то удалось выбраться, а нескольких тяжелораненых местные жители отвезли в больницу, еще на зная, что вскоре она станет самым опасным местом в городе.
Захваченных военных и милиционеров бандиты сразу расстреляли. А ближе к вечеру огромную колонну заложников повели к больнице: старое здание с толстыми кирпичными стенами как нельзя лучше подходило для длительной обороны.
На врачей в захваченной больнице легла двойная тяжесть: с одной стороны они были заложниками, с другой — теми, кто продолжал спасать и поддерживать людей. Переоборудовав перевязочные в операционные, они работали день нарполет, пытаясь спасти каждого пострадавшего, а счет раненым, среди которых было много тяжелых, шел на десятки. Не хватало медикаментов, перевязочных материалов — их собирали по другим отделениям. Коридоры, палаты и даже подвалы были заполнены заложниками, не хватало коек для раненых. Террористы захватили и родильное отделение, не отпустив никого. Все же в первую ночь нескольким заложникам удалось сбежать, после чего террористы объявили: «За побег заложника — расстрел пяти человек, за побег медика — десяти».
Поздно вечером в Буденновск прибыли сотрудники «Альфы» из Москвы и Краснодара, всего около 130 человек. К тому времени периметр города был полностью блокирован частями Минобороны и внутренних войск. В самом Буденновске уже находился отряд «Русь», подразделения ГРУ, ростовский СОБР. Из столицы прибыла группа спецназначения МВД «Вега». Вспоминает Александр Владимирович Михайлов:
— Прибыв в Буденновск, наше подразделение проследовало до Управления внутренних дел. Проезжая по улицам, мы поняли, что в городе была настоящая война: тут и там догорали дома, машины; асфальт и строения были густо испещрены отметинами от пуль и взрывов гранат. Войдя на территорию УВД, мы, руководители отделов и отделений, увидели тела убитых милиционеров, которые мужественно защищали свое Управление. Во дворе валялись и тела нескольких «чехов». Лестничные марши, стены коридоров и кабинетов, — все было в следах от осколков гранат и пуль. Здесь был жестокий бой. Там мы и узнали, что чеченцы захватили больницу и большое количество заложников.
Через некоторое время мне и моему отделению была поставлена задача: организовать блокпост и перекрыть направление, ведущее в населенный пункт, на случай прорыва банды Басаева. Толком никто не назвал ни ее численности, ни вооружения. Также ничего не было известно о замыслах террористов. И сейчас непонятно, почему мы двое с половиной суток выполняли функции милиции и армии — вместо того, чтобы активно готовиться к штурму, проводить рекогносцировку. Короче, заниматься изучением объекта.
Одно отрадно — как тепло, дружелюбно нас приняло местное население, когда прибыв на место, мы начали проводить работы по возведению и укреплению блокпоста. Узнав, что у нас практически нет питания, народ стал делиться с нами продуктами, старались нас разговорить, выражали надежду, что мы их защитим.
После прибытия «альфовцам» было поручено блокировать больницу, чтобы предотвратить возможные вылазки боевиков. Информации о числе заложников, бандитов и их вооружении не было даже приблизительной, она появилась лишь на следующий день. Большую помощь в сборе данных оказали оперативники местного УБОПа, а также медперсонал захваченной больницы (Басаев прислал в штаб двух врачей, чтобы те передали его требования: немедленный вывод войск из Чечни и организация в больнице большой пресс-конференции).
Второй день ознаменовался новыми казнями. Перед приходом журналистов были расстреляны двое заложников школьного возраста — по одним данным, из-за того, что их приняли за шпионов, по другим — из-за того, что журналисты опоздали к назначенному Басаевым часу. В последующие дни расстрелы за те или иные «провинности» продолжались.
Всего в больнице находилось от двух до трех тысяч заложников; боевиков было около двух сотен, причем вооружены они были как легким, так и тяжелым стрелковым оружием, подствольными гранатометами, ручными гранатами, ручными противотанковыми гранатометами и даже одним станковым гранатометом.
Но в такой расклад было трудно поверить. В полученных данных сомневались даже прибывшие на место высокие чины — руководитель ФСК Сергей Степашин и министр внутренних дел Виктор Ерин (последний был назначен ответственным за операцию; непосредственное же руководство подразделениями было возложено на его заместителя Михаила Егорова). Начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков, в ведении которого находилась «Альфа», готовился к отъезду в Галифакс вместе с президентом Ельциным. Отказываться от встречи с заокеанским «другом Биллом» из‑за трагедии в Буденновске Борис Николаевич не стал. Таким образом «Альфа» оказалась в подчинении «чужого» ведомства, и это, по‑видимому, тоже сыграло свою роль в ходе принятия решений.
После того как появились кадры, снятые журналистами захваченной больнице, стало ясно, что Россия столкнулась с терактом невиданных раньше масштабов. Учитывая силы боевиков и огромное число заложников, вопрос о штурме поначалу рассматривался чисто теоретически. В штабе «Альфы» подсчитали, что потери среди личного состава на подходе к зданию составят до 32 %, при входе в объект штурма — до 10 %, при движении в здании — до 30 %, всего — до 72 %. Практически это означало уничтожение подразделения как боевой единицы. Потери среди заложников в случае штурма оценивались в 90 %. Это противоречило всем принципам работы антитеррористического подразделения, поэтому было ясно, что необходимо искать другое решение.
И такое решение уже на второй день противостояния было найдено местными оперативниками, среди которых оказались знакомые и даже брат одного из главарей захвата. Тем не менее они согласились с предложением их руководителя, начальника отдела по борьбе с организованной преступностью УБОП при УВД Ставропольского края Владимира Попова, пронести в здание пистолеты (оперативников-чеченцев считали «почти своими» и не обыскивали на входе), чтобы ликвидировать главарей террористов, а остальных уговорить отпустить заложников в обмен на жизнь и свободу. Третий день решено было использовать для того, чтобы в приватных беседах с «пехотой» боевиков склонить их «разойтись миром».
Понимали опасность войскового штурма и местные жители, которые приходили к оперативному штабу, чтобы упросить военных договориться о мирном разрешении ситуации. К ним обратился министр внутренних дел Виктор Ерин, поблагодарив за мужество и спокойствие и попросив «не создавать трудностей», чтобы иметь возможность «спокойно, стабильно работать для того, чтобы выйти на самое разумное решение». Однако решение уже было принято Борисом Ельциным накануне его отлета в Галифакс. Вспоминает Юрий Викторович Дёмин:
— Где‑то в 4 часа утра нас окружила большая группа местных женщин, журналистов. Все пытались выяснить, как будет развиваться ситуация, будет ли штурм? На что Ерин четко и ясно сказал, что штурма в ближайшее время не будет. Один из корреспондентов вдруг говорит: «Товарищ министр, как же так, а вот Ельцин сказал, что штурм будет». Ответом была минутная пауза. Ерину нужно было сообразить, что же такое произошло. Для него, очевидно, это было полной неожиданностью, и после паузы он сказал: «Что я могу ответить? Как президент сказал, так и будет».
«Альфа», безусловно, готова была выполнить приказ, тем более что Александру Владимировичу Гусеву, в то время возглавлявшему Группу «А», позвонил его непосредственный начальник Михаил Иванович Барсуков и подтвердил, что получен приказ на штурм.
Однако никакой подготовки к операции фактически не велось: не было предоставлено ни поэтажного плана здания, не было проведено ни одной тренировки, не было выделено достаточного количества спецсредств и боеприпасов, равно как и бронетехники для поддержки. Не было даже единой радиосвязи: «Альфа» пользовалась своей, закрытой связью, оперштаб и подразделения МВД и МО — обычными рациями, которые прослушивали боевики. С боеприпасами по собственной инициативе помог командир «Веги» Сергей Лысюк, бронетехнику пообещали военные. Но обещания, как потом оказалось, остались обещаниями. Взаимодействия не получилось. Вспоминает Александр Георгиевич Репин:
— В городе работал штаб. <...> Мы периодически туда давали информацию. Шла планомерная работа. Было общение Басаева с представителями штаба. Мы уже формировали рабочие группы, рисовали план-схемы. В частности, мой 2-ой отдел шел со стороны хирургического корпуса. Снайперские группы были со стороны детского сада и хирургического корпуса.
Бойцы все были настроены решительно, но прекрасно понимали исключительную сложность ситуации. Особенно когда узнали, какое вооружение имеется у банды Басаева и что они провели частичное минирование объекта, какое количество больных, рожениц находится в этой больнице.
Как в таких условиях освободить заложников и уничтожить террористов? Постоянно ведя рекогносцировку, изучая местность, изучая полученную информацию, мы были склонны к тому, что как‑то надо склонить террористов отказаться от их намерений.
Проблемный момент — связь! У нас в подразделении были отработаны связи между своими отделами, оперативными группами, отделениями и так далее. Но с другими подразделениями такой слаженности не было. Как оказалось, связь в этой операции оказалась слабым звеном.
Александр Гусев:
— Мы пытались объяснить руководству, что нельзя штурмовать больницу, говорили о последствиях — сколько может погибнуть людей. Представили расчет сил и средств, спрогнозировали возможные потери сотрудников спецназа и, главным образом, среди заложников. Вообще штурм больницы, в которой двести террористов удерживают две тысячи человек, трудно спрогнозировать. Тем более у нас появились данные — и они подтвердились, — что террористы заминировали основное здание. Для этого они использовали взрывчатку и баллоны с кислородом, которого было навалом в больнице.
16 июня, в третий день захвата, штаб пытался добиться уступок со стороны Басаева. Ему предлагали огромные деньги и вылет в любую страну, потом привезли его родного брата, группу муфтиев из Ингушетии, но эти попытки только разозлили главаря террористов; переговоры зашли в тупик.
А вот оперативникам Попова удалось тайком договориться со многими боевиками о том, что они отпустят заложников, если им предоставят возможность вернуться домой. Оставалось довести этот план до руководства операцией. Даже если бы группе Попова не удалось ликвидировать главарей захвата и план не сработал, штурм оставался как запасной вариант. Но в штабе отказались выслушать начальника отдела Ставропольского УБОП — решение о штурме уже было принято, тем более, что со дня на день из поездки возвращался Ельцин, который ожидал доклада об успешном завершении операции.
Александр Михайлов:
— В течение этих суток мы собирались в штабе и разрабатывали план штурма. Достали схему больницы, посмотрели, что и как. Покачали головой… Здание старой постройки, мощное, расположено буквой «Т». Толстые стены, решетки… Настоящий укрепрайон. Да и подобраться до окон первого этажа не так просто, хотя в тридцати метрах от больницы находились гаражи и котельная. Вот и все прикрытия! Но как пройти эти злосчастные три десятка метров? Бежать, ползком… на пулеметы? Вот и чешем репу.
Руководство «Альфы» надеялось, что их соображения о неэффективности штурма в этих условиях будут приняты во внимание, тем более что никаких распоряжений насчет подготовки к операции от оперштаба не поступало. Но в ночь на 17-е неожиданно было объявлено, что штурм назначен на следующее утро. Вспоминает Сергей Андреевич Поляков:
— 16 июня после обеда <...> нам сообщили, что вечером руководитель операции Виктор Федорович Ерин и наше руководство хотят встретиться с личным составом. Мы понимали, зачем. <...> Мы <...> подготовили записку для руководства операцией. Мы указали, что там много басаевцев, что они хорошо вооружены, имеют все необходимое, подготовили здание к обороне. Мы не говорили, что отказываемся <выполнить приказ>, просто высказали свои соображения. Было понятно, что на такой риск руководитель операции не должен идти. Нет смысла проводить такую операцию. Проще поднять авиацию, и то, может быть, живых больше останется. Как потом выяснилось, здание было подготовлено к подрыву, и если бы мы вошли, и сами подорвались бы, и всех заложников там потеряли бы.
<Но вечером> никто из руководства так и не приехал. Мы собрали личный состав, понимая, что если какая‑то команда будет, пусть люди отдохнут. Они двое суток фактически не спали. По отделам мы провели небольшие учения, где рассказали, что, по всей видимости, нам предстоит штурмовать больницу. Гранаты применять не имеем права, потому что журналисты, которые ходили в больницу, видели, что в каждой палате люди сидят и стоят как селедки в бочке.
Где‑то около девяти вечера нам позвонили и сказали, что приедет начальник штаба операции, первый заместитель главы МВД генерал-полковник Михаил Егоров. К сожалению, другие руководители операции, кроме нашего руководства, так и не прибыли. С другой стороны, ничего бы не изменилось, потому что приказ уже прошел, решение было принято.
Когда он приехал к нам, было около полуночи. Он попытался нас немножко строить, но мы ему дали понять, что строить нас не надо. Он начал с того, что получен приказ Президента на освобождение заложников силовым путем, «вы — одно из самых подготовленных подразделений в России, у вас большой опыт, мы уверены, что вы успешно справитесь с задачей». Мы еще раз переспросили, есть ли такой приказ. Руководитель нашего подразделения подтвердил, что приказ такой есть. К тому времени, как он приехал, люди уже уснули. Он сказал, что штурм намечается на четыре утра. Мы сразу сказали, что это не подготовка к такой масштабной операции. Мы не провели рекогносцировку.
Руководство подразделения отдавало себе отчет, что отказаться выполнять этот самоубийственный приказ не удастся. Еще памятен был октябрь 1993‑го, когда тот же человек отдал «Альфе» тот же приказ: идти на штурм здания. Только в здании Верховного Совета находились не боевики, а оппозиционный президенту парламент Российской Федерации. Тогда подразделение освободило здание без единого выстрела и вывела людей под свои гарантии безопасности. Но все понимали, что Ельцин хотел совсем другого штурма. Офицеры Группы знали, что повторного своеволия им не простят. Возможно, нынешний «бросок на амбразуры» оказался удобным поводом свести счеты: если подразделение каким‑то чудом выполнит приказ, оно понесет непоправимые потери, если не выполнит — потеряет авторитет. В этом раскладе не учитывались лишь судьбы тех, кто уже несколько дней находился в больнице под дулами автоматов — и чьи родственники выступали у здания ОВД, где заседал штаб, против силового решения ситуации. Для сравнения: подготовка к освобождению заложников в Лиме длилась свыше четырех месяцев, при этом к началу штурма в захваченном здании находилось полтора десятка террористов и семьдесят заложников. В Буденновске, где точное расположение и число террористов и заложников даже не было известно, Группе «А» объявили о штурме за несколько часов до его начала; этого времени не хватило даже для полноценного отдыха. Вспоминает Александр Михайлов:
— Высокие чины в лице Ерина, Степашина, Егорова, едва прибыв на место, даже не встретились с нами, не обсудили проблемы штурма больницы, не выслушали предложения профессионалов, а сразу поставили задачу — «Вперед на Шепетовку!» Не имея поэтажного плана здания, используя в качестве карты аэрофотоснимок, сделанный вертолетчиками с птичьего полета, они всё решили за руководство штурмующего подразделения. Как жаль, что высшее руководство государства поручило проведение этой сложнейшей операции ни хрена не понимающим господам в «енеральских» погонах, для которых человеческая жизнь — ничто…
16 июня во второй половине дня «Альфу» отвели с блоков, чтобы дать поесть и помыться перед боем. Разместили в школьном спортзале. Командиры, построив личный состав, объявили: «Завтра мы идем на смерть и большинство из стоящих здесь, возможно, погибнут. Тот, кто не готов, может выйти из строя. Никаких претензий к нему не будет». Никто не сдвинулся с места. Рассказывает Юрий Дёмин:
— Наше нахождение на блокпосту уже было нецелесообразно. Прислали замену — бойцов внутренних войск, а мы приехали в расположение нашего подразделения, в здание школы.
Была четко поставлена задача, с какой стороны и какое отделение идет. Теперь нужно было все конкретизировать. В составе 2‑го отделения мы с Матовниковым провели боевой расчет: каждый сотрудник знал, куда он должен направляться, в какое окно проникать, через какую дверь проходить; кто будет возглавлять при выдвижении.
Боевой дозор возглавил Владимир Соловов, вместе с ним — Руденко и Литвинчук. Остальные уже должны были идти за ними, выстроившись в боевую колонну. Каждый понимал, что вести активный боевой контакт просто невозможно, поскольку все коридоры и все помещения забиты заложниками. Любой ближний бой мог привести к большим жертвам. С собой мы решили не брать много боеприпасов, чтобы не перегрузиться и не потерять в быстроте движения.
Лично я должен был идти за боевым дозором и руководить действиями подразделения уже при подходе к зданию. Наша беда заключалась в том, что место, от которого предстояло выдвигаться, мы не знали, не видели. Ночью, конечно, можно было спокойно занять боевые позиции и потому уже вести совершенно другой бой.
Перед штурмом была дана команда: два часа отдыха, а на рассвете атаковать. Никто из нас реально не представлял, как это может произойти. Ситуация предельно серьезная! Насколько я знаю, в мировой практике подобного не случалось, чтобы захватывали по две-три тысячи человек и порядка двухсот боевиков их удерживали в таком непростом здании, как больница.
В тот период, когда мы охраняли Ерина, узнали, что внизу здания установлены баллоны с кислородом и они заминированы. Басаев находится непосредственно там, то есть в любой момент он приводит взрывное устройство в действие и вся больница взлетает на воздух.
Впрочем, если бы основной целью являлось проведение акта с большим количеством жертв, то тогда не надо захватывать заложников. Загнали бы всех в больницу, заминировали, нажали на кнопку — и все! Но поскольку этого не произошло, а шел уже третий день, то стало ясно: нет, не тот случай. А значит, у нас есть определенные шансы освободить заложников. С какими потерями это будет осуществлено, этого, естественно, никто не мог просчитать. Каждый мысленно представлял, что он идет с открытой грудью на амбразуру.
Вкратце план был таков: часть «альфовцев» обеспечивает огневое прикрытие, в то время как другая по штурмовым лестницам забирается в окна первого этажа. Дальше предстояло действовать по обстановке. Ключ к успеху операции заключался в ее внезапности. Но ее обеспечить не удалось.
Александр Гусев:
— У террористов имелись пособники вне стен больницы. Они‑то и сообщили, что спецназ выходит на исходные рубежи. Кроме того, подвели врачи скорой помощи, которые стали по прямой связи предупреждать своих коллег, чтобы те были готовы к приему большого числа раненых. Еще одно обстоятельство было не в нашу пользу: террористы расставили по территории больницы «растяжки», и потребовалось время, чтобы их ликвидировать.
С большой натяжкой можно назвать эту операцию «специальной». По сути, общевойсковой бой. Единственное отличие — присутствие большого числа заложников из числа мирных граждан. Отсюда скованность в наших действиях, многие ограничения, включая применение тяжелого вооружения. Самое страшное, что не существовало необходимого взаимодействия между силовыми структурами, каждое ведомство пыталось сохранить своих людей и технику.
Александр Михайлов:
— С третьего на четвертый день с блокпоста нас перевели в здание школы-интерната. Там мы помылись и улеглись чуть‑чуть поспать, потому что за двое суток, находясь на блоке, почти не прикорнули. В час ночи меня вызвали в штаб. Там уже находился начальник нашего отдела Володя Тарасенко и начальник штаба Группы полковник Анатолий Николаевич Савельев, который сказал: «Буди ребят, будет штурм».
Примерно в начале третьего часа ночи я всех поднял и отдал приказ: «Приготовиться к штурму больницы». Подгонять моих ребят не требовалось, они сами знали, что брать, чем вооружаться, — я лишь перепроверял и контролировал. Было решено, что первой на штурм пойдет «Альфа», поскольку в целом мы были лучше подготовлены, вооружены и главное — радиофицированы. Мы заходили со стороны котельной. Тридцать метров через лесополосу — и вот они, окна.
Алексей Филатов:
— Нас подняли затемно. Из отделения выделили боевые тройки — разведдозор. Они должны были скрытно выдвинуться на позиции, а следующие сзади по команде «штурм», при огневой поддержке троек, с лестницами пробежать к зданию, залезть через окна внутрь и убить террористов. У нас были алюминиевые лестницы с крючьями, которые мы использовали для штурма автобусов и поездов. Снизу они были подбиты фанерными щитами, чтобы удобнее по ним бежать. Но тут окна располагались высоко, лестницы предстояло ставить почти вертикально, поэтому щиты сняли.
Нам пообещали тяжелую технику, но перед штурмом с командирами боевых машин никакой связи установлено не было. Я взял свой ПК, мой второй номер — ленты и патроны. Все остальное — штатно: АК, рожки, наступательные и оборонительные гранаты, маскировочные дымы, связь, аптечка. На нас были бронежилеты нового образца — с керамическими пластинами — и добротные немецкие каски TIG с бронестеклом.
«Альфовцев» разбили на несколько групп; каждая получила свою задачу и свое направление продвижения. Одна из групп должна была вначале проверить и зачистить отдельно стоящие больничные корпуса — травматологическое и инфекционное отделения. Другая действовала со стороны морга и хозяйственных построек — столовой, гаражей и котельной. Третьей предстояло занять исходную позицию на открытом участке напротив главного входа. Эту группу к больнице вел местный дед, которому накануне показали нужную точку на аэрофотосъемке. Но он по ошибке вывел бойцов к противоположной стороне больницы, возле морга и котельной, где уже были другие «альфовцы», в том числе тройка Владимира Соловова. Однако эта ошибка впоследствии спасла многие жизни, потому что на голой земле у главного входа укрыться от кинжального огня, который с началом штурма открыли басаевцы, было бы негде.
Александр Желтоухов:
— Где‑то часа в два ночи был отдан официальный приказ о начале операции в пять часов. Снайперы выдвинулись на позиции сразу. Группами по два человека мы окружили больницу.
Я встал в пару с нашим бойцом из Краснодара. Наша позиция была со стороны телевизионной вышки и главного входа — по этому направлению должна была выдвигаться краснодарская группа. Мы вышли по садам и залегли прямо в поле. Время было уже три часа, по полю ползли мы очень медленно, ведь наше передвижение хорошо просматривалось из окон.
В 4.45 я получил запрос от краснодарской группы, готов ли я начать огонь и прикрыть их. Я сказал, что готов, вижу все хорошо, но еще не наступило время штурма. И буквально через пять минут началась стрельба со стороны войск МВД. Я повернул голову назад, смотрю, по полю несется краснодарская группа. Но не стреляя, а просто перебежками, в шахматном порядке, и несут лестницу — первый этаж чеченцы завалили матрасами. Пробегают мимо меня, абсолютно не замечая, — я был в специальной маскировке. Со стороны больницы началась автоматная стрельба. Я прицеливаюсь, валю одного человека и сразу второго, который вместо него появился. И после этого начинается такая стрельба, что у меня на бруствере (я выбрал естественную ложбинку в поле) земля просто закипает от пуль. Рядом стояла железяка какая‑то, вроде железнодорожной рельсы, так ее тоже сразу в нескольких местах пробило пулями. Я удивился: не должны были они меня заметить. Сменил позицию.
Спереди обстрел прекратился, но тут закипел песок с тыла. Вот, думаю, интересно, как это с тыла меня достают? Делаю запрос: мол, кто у меня находится сзади? Свои. Летчики местные. Вот что потом мне рассказали наши бойцы, которые после моего запроса туда побежали: «Приходим, — говорят, — а они совершенно пьяные. Объясняют: “У нас в больнице друзья в заложниках, их сейчас расстреляют за то, что вы штурм начали”». В общем, еще минут пятнадцать я там ползал под пулями родными, пока наши не разобрались.
Тем временем краснодарцы подобрались вплотную к больнице. Там стоял забор такой, из сетки. По сценарию штурма должен был подойти БТР и проломить эту сетку, но он задержался. Мужики стоят там под шквальным огнем. Я чем могу им помогаю, веду огонь по всполохам выстрелов. Наконец выехал бронетранспортер. Только он появился и дал первую очередь, тут же со стороны больницы — выстрел из гранатомета. По нему не попали, но он задрал ствол вверх, пулемет заклинило: технике‑то уже чуть ли не тридцать лет. Смотрю, у водителя «очко» сыграло и БТР стал отползать назад. Он, конечно, мог продавить забор и так, без огневой поддержки, будь водитель поопытнее. Потом его, конечно, сожгли бы, но и дело сделать, и спастись при определенной сноровке можно было. Краснодарцам же пришлось сменить позицию: они откатились под укрытие и оттуда продолжили вести огонь.
«Альфовцам» повезло, что у басаевцев не выдержали нервы. Из больницы открыли огонь, когда наступающие только начали выдвигаться по открытой местности, поэтому большинство успело укрыться за котельной. Если бы бандиты подпустили их ближе, как минимум половину подразделения они могли положить на месте.
Юрий Дёмин:
— Мы шли, словно тевтонские рыцари: в увесистых бронежилетах, при этом быстро передвигались, и это тихой степной ночью было здорово слышно. Первая группа — Владимир Соловов, Федор Литвинчук и Андрей Руденко. Как только они вышли на открытую местность, тут же попали под пулеметный огонь. Плотность огня была такая, что постоянно били фонтанчики. Я понимал, что сзади идет еще больше сотрудников, и если мы сюда сейчас всем скопом заберемся, то нас на этой площади всех и положат. Хотя мы уже практически вышли... Пришлось остановиться. Смотрю, Соловов побежал влево. Я разворачиваюсь, останавливаю отделение и говорю, что нужно перегруппироваться и обойти с другой стороны.
Я побежал вокруг гаражей, там где‑то метров сорок-пятьдесят, и выскочил к открытым воротам. Через них было видно, что отсюда намного ближе до здания, буквально метров двадцать-двадцать пять. А на первоначальном маршруте — не менее ста пятидесяти метров.
За мной подтягивалось подразделение, и у меня за спиной был Сергей Милицкий. Я ему говорю: «Сереж, ты меня прикрой. Я сейчас подбегу к больнице, посмотрю, что там происходит». Он меня стал прикрывать, и, по всей видимости, этого боевики не ожидали — я проскочил, по мне ни одной очереди не засадили.
Сергей Милицкий:
— С Сергеем Савчуком проделали проход в сетке-рабице и вышли во двор гаражей. Где‑то совсем рядом уже шла серьезная перестрелка, а мы в полной тишине перебежали к одноэтажному пищеблоку больницы. По-моему, очень быстро рассвело, и, как мне кажется, где‑то в это время я услышал голос Володи Соловова: «Все, руке конец!» Больше я его не слышал.
Вдоль гаражей, куда побежал Соловов, — деревья и небольшой кустарник. Подумали, что он там. Я бросил дымовую шашку, чтобы прикрыть товарища. Все заволокло дымом, а Володи нет и нет! Еще одну шашку бросили — опять нет!
Александр Михайлов:
— Мы приготовились к броску. Нужно было еще преодолеть газоводную трубу, проходившую над землей. Я уже занес ногу, как вдруг… бой возник из ниоткуда: тройка наших братишек из передовой группы Юрия Дёмина — в ее составе находился и майор Владимир Соловов — неожиданно угодила в огневой мешок. Оказавшись под перекрестным огнем, Володя геройски погиб, приняв огонь на себя. Он дал нам нужное мгновение, чтобы сориентироваться и откатиться за укрытия. <...> Лично меня спасло то, что я не успел полностью перелезть через трубу… Мгновенный кувырок назад — и я за углом котельной, куда меня буквально втащил за шиворот Сергей Таланов. Над головой — шквал трассеров, пуль, дождь из посеченных веток и листьев
Сергей Поляков:
— Это были мои ребята — передовая группа, которая шла впереди. Боевики открыли огонь и успели ранить снайпера Литвинчука, тогда они с Руденко укрылись за кучей песка. В той куче песка и гравия пуль потом нашли больше, чем этого гравия. Еще несколько человек успели вернуться за пищеблок, это была наша исходная точка. Первым шел Володя Соловов, он не стал возвращаться, а попытался прорваться к больнице. Он по сути взял огонь на себя. Все увидели, что будет, если пойдем дальше. Конечно, идти перед зданием, всего метрах в тридцати, где росли только тоненькие, бесполезные для защиты деревья, было нельзя, но мы точно даже не знали, какая у них огневая мощь.
Алексей Филатов:
— Я смотрел в прицел пулемета. Настал момент, которого я боялся — в прицел я видел заложников. В каждой бойнице стояли женщины и дети, в цоколе — мужики. Бандиты стреляли из-за уха заложника. Я был в ступоре. Стрелять в заложников я не мог. Я понимал, что, если я стреляю, вероятность того, что я убью не террориста, а гражданского — велика. Во мне что-то сидело, что не позволяло помолиться и сделать выстрел. Я решил стрелять по кромке окна. Разбиваю кирпич, он — вдребезги, заложник невольно нагибается, снайпер выцеливает чеченца и пытается его убить. Я четко брал линию между первым и вторым этажом. Вел линию, как ножом, и обратно. Пулемет откалывал куски силикатного кирпича. Стоял крик и плач. Люди кричали: «Не стреляйте, не стреляйте!»
Мой второй номер Игорь Климась заряжал ленту через патрон. Какой бы силач ты ни был, удержать ровную очередь из ПК невозможно. Если бы я стрелял очередями, первая пуля шла бы в цель — верхнюю кромку окна, вторая — выше и правее, а третья — в окно следующего этажа. Убил ли я кого-то из заложников в тот день? Я очень надеюсь, что нет.
По дальнему торцу больницы работал отдел Александра Репина. Группам Виктора Блинова и Игоря Шумилина предстояло вначале зачистить травматологическое отделение. К счастью, там не оказалось ни мин, ни боевиков. Всех больных эвакуировали. Те, у которых были легкие травмы, помогали идти тяжелым. Соседний инфекционный корпус был пуст.
Когда группа Шумилина почти подобралась к зданию, в ней ранили Игоря Зайцева. После того как его эвакуировали до машины скорой помощи, сформировалась новая тройка: Блинов, Амелин, Шумилин. Территория перед ними простреливалась с основного корпуса — из полуподвала работал пулемет. Блинов дал команду отработать по пулемету из «Мухи». Расстояние — 60-70 метров, но мешали сосны, березы. Выпущенная граната попала в дерево, наступающих обнаружили, и они были вынуждены сменить позицию.
Всех удивил Виктор Иванович Блинов, к тому времени прослуживший в подразделении 17 лет. Он поднялся и в полный рост, как заговоренный, под шквальным огнем пошел к больнице, ведя огонь из автомата. Добравшись до торца здания, он смог укрыться от ответного огня, но тут в него из окон полетели гранаты. Похоже, бандиты настолько растерялись, что некоторые из прилетевших гранат оказались с невыдернутой чекой. Потом к Блинову присоединился Амелин. А вот Шумилин не добежал: пулеметная очередь перебила ему ноги. Игорь зажег дымовую шашку и под прикрытием дыма смог доползти до своих. Не получив подкрепления, в конце концов вернулись и Блинов с Амелиным. Позже Блинов рассказал, что в той обстановке не представлял, как вести бой внутри больницы. Окажись он внутри, ему пришлось бы расстреливать всех подряд, ведь в палатах и в коридорах бандиты и их пленники находились рядом. Да и залезть в окно, даже с плеч товарища, без броска гранаты, от чего могли пострадать заложники, было невозможно.
В схожую ситуацию попала и группа Юрия Дёмина, наступавшая слева от котельной. Возле хозблока, находящегося в торце больницы, их закидали гранатами. Сергей Милицкий получил ранение глаза, и Дёмину пришлось бинтовать его прямо поверх каски. Чтобы добраться до своих, им предстояло преодолеть мертвую полосу, где трава была уже выкошена пулями. Но даже раненые, офицеры продолжали вести бой.
Тройку, в которую входил снайпер Дмитрий Рябинкин, прижало к земле за небольшим укрытием метрах в двадцати пяти от больницы, в той стороне, где действовала группа Блинова. С третьего этажа по ним бил пулеметчик. Еще минута — он пристреляется и начнет попадать. Встать и отойти невозможно. Стрелять по верхнему этажу из положения лежа неудобно. Тогда Дмитрий, чтобы дать своим товарищам время сменить позицию, поднялся и с колена уложил пулеметчика короткой очередью. Это позволило им отойти, но пуля чеченского снайпера, пробив шлем, оборвала жизнь молодого офицера.
— Только плотный покров зелени и милость Божья спасли нас, — говорит полковник Владимир Келехсаев, командир отделения, в котором служил Рябинкин. — Дмитрий смог уничтожить двух пулеметчиков. Мы их плохо видели, Дима же лежал чуть в стороне и вычислил террористов. Первый раз все удачно сложилось, на второй он чуть промедлил, на какие‑то доли секунды, и вражеский выстрел оборвал его жизнь.
Во время штурма погиб и другой снайпер, Дмитрий Бурдяев. Группа из пяти человек оказалась зажата огнем у одноэтажной постройки хозблока. Ситуация тяжелая: среди них уже было несколько раненых. Боевики вели прицельный перекрестный огонь, без поддержки вырваться из огненного мешка не представлялось возможным. Не подошла и обещанная «броня». Тогда было принято решение — изменить позицию снайперских пар, чтобы те подавили огневые точки боевиков.
— В районе морга, у гаражей, одну из групп прижали к земле бешеным пулеметным огнем, — рассказывает командир группы снайперов подполковник Василий Денисов. — Они залегли у маленькой стеночки, а крупнокалиберный пулемет прошивал ее насквозь. В группе было уже четверо раненых.
Связываюсь с ними, спрашиваю, нужна ли помощь. Отвечают, что дело совсем худо. А у нас обещанной «брони» нет, но выручать ребят надо. Посылаю вперед четверку своих снайперов. Они‑то и успели пройти всего метров тридцать, как попали под пулеметный обстрел, а потом их накрыли из гранатомета.
Рябинкина и Бурдяева лишь недавно зачислили в подразделение, но они рвались в бой, понимая, что он будет тяжелым. Точно так же в 1979 году офицеры первого набора рвались на штурм Тадж-Бека — тоже первый настоящий бой в их жизни, столь же кровавый и с таким же неясным исходом.
Сергей Поляков:
— С нами прибыли несколько вновь назначенных сотрудников. У нас вообще есть такое правило или традиция: пока человек год не прослужил, мы к боевым операциям стараемся его не привлекать. Среди этих сотрудников была молодежь. Часть из них мы сразу определили обеспечивать безопасность руководителя операции и его заместителей. В этой группе человек пять или семь было. Потом даже та группа, которая обеспечивала безопасность руководителей, тоже участвовала в операции. Двое из них там как раз и погибли, закрывая собой боевых товарищей.
Алексей Филатов:
— Шел второй час бесперебойной стрельбы. Наши ребята пытались подойти к больнице, но по ним били без остановки. Я колошматил и колошматил из своего пулемета. Когда он перегревался и начинал плеваться, я выбрасывал ствол остужаться в воду и стрелял из автомата, пока мой второй номер набивал новую ленту. Потом снова брал пулемет и так по кругу без передышки. В каждом отделении «Альфы» было всего по одному пулемету. С первых минут боя стало понятно, что ПК калибром 7,62 мм в таком позиционном бою выигрывает у 5,45-миллиметрового АК-74. До этого никто не ожидал, что такое оружие может пригодится в контртеррористической операции. У противника пулеметов было много. Когда двое наших офицеров под огнем бегом возвращалась в укрытие, им в спину ударило так, что они пролетели по воздуху метров пять. Две пули — и боец летел с переломанными ребрами. Керамические пластины бронежилета рассыпались в пыль. Наши автоматы против них выглядели смешно.
По связи шла информация: тот лежит там-то, другой — там-то, надо закидать дымами, надо вытащить. Я понял, что операция захлебнулась и теперь нужно просто эвакуировать своих живых и мертвых с поля боя. Двое товарищей лежали передо мной за кучкой песка, я прикрывал их как мог. Федор Литвинчук потом удивлялся, как мощно я его прикрывал, говорил, что даже обжился уже за этой кучей песка. Он рассказывал, что в этой какофонии звуков боя четко различал грохот моего пулемета. «Для меня в тот момент он звучал лучше всякой музыки, — признавался Федор. — Значит, нас не бросили, значит, нас вытащат из этого ада. Пока он долбит, я чувствовал себя в безопасности».
Со стороны инфекционного корпуса показалась «броня». «Ну, вот, — думаю, — сейчас заберет раненых». Но ее почти сразу же сожгли из гранатомета. Потом подъехала другая — ребята рассказывали, что на ней прислали боеприпасы и армейского майора с расходными ведомостями на них. Какие, мать, ведомости во время боя! Наши говорят: «Поворачивай налево, езжай к моргу, у котельной заберешь ребят, что там лежат». Машина пошла к нам, но у самой котельной подбили и ее. Видимо, пытаясь укрыться от огня, машина попятилась и встала между моргом и котельной. Майора убило, а механика-водителя нашим ребятам удалось спасти. Горящая БМП перекрыла выход из котельной, в ней стал рваться боекомплект. Мы оказались зажаты меж двух огней. А минут через десять канонады раздался такой взрыв, что все здание подскочило — это в подбитой БМП взорвались ракеты.
Александр Гусев:
— Генералы из МВД отказались предоставить нам свои бронетранспортеры и боевые машины пехоты. Меня заверили, правда, что как только появятся раненые, сразу же будет подходить техника для их эвакуации. Однако это обещание выполнялось очень плохо. Мои сотрудники кричали, не выбирая выражений: «Когда будет техника?! Люди кровью истекают…» Кроме того, из‑за неразберихи и безалаберности с одного из милицейских блокпостов была самовольно начата беспорядочная стрельба в сторону больницы. Одна моя группа попала под перекрестный огонь: спереди бьют террористы, сзади — милиция. У нескольких моих сотрудников бронежилеты были вспороты на спине.
Патронов и гранат басаевцы явно не жалели. Интенсивность огня не ослабевала. После окончания боя мы прошлись до больницы, посмотрели, сколько выбоин и отметин от пуль осталось на асфальте. Будто свинцовый град прошел, настолько все было искромсано и истерзано.
Юрий Михайлович Лужков возмущался потом, когда приезжал в Буденновск: зачем, мол, разворотили входы? Это я приказал. Первым делом поставил задачу — разбить из гранатометов подъезды, чтобы дать заложникам пути для выхода, — по нашим сведениям, подъезды были заминированы. И это дало результат: с началом штурма из больницы убежали около ста заложников.
В конце концов «альфовцам» удалось заполучить в свое распоряжение БМП для эвакуации раненых. Те, кто оставался на позициях, получили приказ усилить огонь, чтобы прикрыть эвакуацию, не дать басаевцам возможность уничтожить бронетехнику. Этой БМП удалось выполнить задачу, хотя из больницы все же было сделано два выстрела из гранатомета; одна граната пролетела совсем рядом, другая отрикошетила от брони.
Бой длился около четырех часов. «Альфа» потеряла троих убитыми, более двадцати офицеров были ранены, многие тяжело. Поставленные задачи по проникновению в здание и освобождению всех заложников выполнить не удалось, однако натиск и стойкость «альфовцев» сыграли ключевую роль в разрешении ситуации.
Когда огонь по больнице был усилен, чтобы прикрыть эвакуацию, главари террористов по телефону запросили штаб о прекращении огня и начале переговоров. В тот же день Басаев отпустил часть заложников — женщин с детьми, больных и раненых — и смягчил свои требования. Теперь он не настаивал на немедленном выводе всех российских войск с территории Чечни, а говорил лишь о прекращении огня и гарантиях безопасности для себя и своих людей.
Хотя попыток штурма больше не предпринималось, стрельба по зданию больницы со стороны военных эпизодически возобновлялась на протяжении всего дня — видимо, для психологического воздействия (хотя в большей степени это воздействие оказывалось на заложников и медперсонал, чем на боевиков). Но «Альфа» в боевых действиях больше не участвовала.
По первым официальным данным в этот день в больнице погибли тридцать человек, семьдесят были ранены. Заложники утверждают, что эти цифры сильно занижены. По словам заведующего хирургией Анатолия Скворцова, только в его отделении в тот день погибло свыше тридцати человек, а за все дни противостояния врачи оказали помощь более чем трем сотням раненых.
Во второй половине дня 17 июня в больницу стали прибывать парламентеры, начались переговоры Басаева с главой правительства Виктором Черномырдиным, а вечером Басаев созвал новую пресс-конференцию, на которой озвучил предварительные договоренности. Ночью эти переговоры продолжились, в том числе в прямом эфире российских телеканалов. Это было то, чего добивался главарь террористов — права быть официальной стороной переговоров на высшем уровне. А то, что достигнутые договоренности тиражировались на весь мир, давало ему дополнительные гарантии их соблюдения.
На следующее утро группа депутатов Государственной Думы России во главе с известным правозащитником Сергеем Ковалевым согласовала с Басаевым и Черномырдиным два документа — «Об освобождении заложников» и «Дополнительное соглашение». Согласно им, Россия немедленно прекращала все боевые действия и бомбардировки на территории Чечни и брала на себя обязательства решать все вопросы о разводе войск и статусе непризнанной республики путем переговоров. Басаев, в свою очередь, освобождал всех заложников, кроме «группы обеспечения гарантий безопасности» его возвращения в Чечню.
Весь день продолжались переговоры Басаева и Черномырдина: обсуждали маршрут и обеспечение безопасности. Черномырдин дал Басаеву «слово премьера», что не тронет колонну. Но сначала штаб никак не мог найти автобусы, потом оказалось, что их нечем заправлять. Не нашлось и водителей. В итоге выезд пришлось перенести на 19 июня.
Не легче было набрать добровольцев, согласившихся стать живым щитом для возвращающихся домой террористов. Многие были уверены, что колонну на обратном пути расстреляют. Однако к концу дня необходимое число заложников (несколько десятков) удалось собрать. К ним добровольно присоединились депутаты Государственной Думы С. А. Ковалев, Ю. А. Рыбаков и В. В. Борщёв, представители СМИ, начальник отдела Ставропольского УБОП Владимир Попов. Водителей, по распоряжению террористов, также набрали из числа заложников.
Около 16 часов следующего дня колонна из боевиков и ста тридцати девяти добровольцев, среди которых заложники, военные, журналисты и депутаты, отъехала от больницы на семи «икарусах». Замыкал колонну рефрижератор с трупами убитых басаевцев.
Колонну сопровождали боевые вертолеты, ожидая приказа об атаке. Вечером автобусы были остановлены за несколько километров до Моздока, на границе Ставропольского края и Северной Осетии. Басаеву передали приказ главнокомандующего группировкой войск в Чечне генерал-полковника Куликова следовать по новому маршруту через Нефтекумск на Кизляр и далее в Чечню. По некоторым данным, вначале колонну собирались штурмовать, как только она покинет Ставропольский край и окажется на территории Северной Осетии, но руководство республики категорически воспротивилось такому решению. Новый маршрут позволял выиграть время и выбрать другое место для ликвидации боевиков. Автобусы развернулись и двинулись по новому маршруту. Заночевали в поле между поселком Затеречный Ставропольского края и городом Южно-Сухокумск Республики Дагестан.
Утром колонна пересекла границу Дагестана. Вертолеты продолжали ее сопровождать. В Хасавюрте чеченцев встречали как героев, приносили им еду, пели песни. Люди праздновали окончание войны. Стоянка растянулась на шесть часов. В это время Басаев согласовывал с Правительством России маршрут и ждал подтверждений гарантий безопасности, поскольку формально обязательства Черномырдина распространялись на территорию Российской Федерации, а Чечня в представлении Басаева была независимой республикой. Наконец, около пяти вечера, после того как пресс-секретарь премьер-министра РФ Виктор Конов подтвердил гарантии безопасности для террористов и их заложников, колонна двинулась в горы.
В чеченском селе Зандак боевики беспрепятственно разошлись, а автобусы с заложниками отправились в обратный путь. После семи дней нечеловеческих испытаний они наконец обретали жизнь и свободу.
Оценки событий в Буденновске расходятся — даже среди непосредственных их участников. Одни поддерживают решение премьера отпустить боевиков, которое в тот момент позволило прекратить кровопролитие; другие утверждают, что, если бы Басаев был уничтожен, не произошли бы еще более кровопролитные теракты в «Норд-Осте» и Беслане, организатором которых он являлся (после его ликвидации в 2006 году подобных терактов не повторялось). Возможно, наилучшим вариантом был план Попова, но подтвердить это не удастся: поскольку оперативный штаб им не воспользовался, он так и остался планом.
Чтобы расставить все точки над i, отойдем от гипотетических рассуждений и обратимся к фактам. Существовала оперативная информация о готовящемся нападении боевиков, но она затерялась в потоке подобных сообщений той или иной степени достоверности и не была должным образом отработана, в результате чего боевикам удалось беспрепятственно проехать несколько сотен километров по территории, примыкающей к району боевых действий, на автомобилях без номеров. Силовые структуры не сразу смогли оценить масштаб произошедшего и, соответственно, проинформировать президента и выработать адекватные контрмеры. Подразделение «Альфа» было использовано в войсковой операции без необходимой подготовки и слаживания со смежными подразделениями. Секретность операции, единая закрытая связь, поддержка действий атакующих, их материально-техническое обеспечение и своевременная эвакуация раненых с поля боя не были обеспечены в должной мере.
«Трудно назвать эту операцию антитеррористической», — отмечает командир «Альфы» Александр Гусев. Это был настоящий общевойсковой бой. А по всем правилам военной науки в этом случае у наступающих должен быть как минимум трехкратный перевес. Здесь такого не было. Мало того, в вооружении боевики даже имели превосходство: пули их автоматов и пулеметов калибра 7,62 мм прошивали титановые каски и в пыль разбивали керамические пластины бронежилетов. Вдобавок на крыше больницы стоял 12,7‑мм пулемет — грозное оружие против легкобронированных целей на земле и в воздухе. И это не считая ручных гранат, которые летели из окон на тех немногих, кто сумел подобраться к зданию.
Однако провал этого наспех организованного штурма, как ни странно, сыграл и положительную роль. Детальный анализ обстановки показал: если бы «Альфе» удалось проникнуть в здание, где террористы и заложники находились рядом, жертв могло быть во много раз больше (напомним, штаб «Альфы» оценивал возможные потери среди заложников при штурме в 90 %, к тому же могли сработать взрывные устройства, установленные боевиками). Во-вторых, как выяснилось позже, в ходе отражения штурма боевики израсходовали почти весь свой боезапас и были вынуждены при отъезде набить рюкзаки тряпками, чтобы скрыть этот факт. Таким образом, Басаев был вынужден пойти на уступки — и, надо признать, умело повел сильную игру при слабой карте. Его блеф удался: он добился субъектности в переговорах с Правительством России. В итоге российские войска остановили наступление, дав дудаевцам время для перегруппировки. Боевые действия возобновились с новой силой и закончились лишь с подписанием Хасавюртовских соглашений 1996 года; российские войска выводились из Чечни, которая де-факто сохраняла независимость.
По данным Генпрокуратуры, в результате теракта в Буденновске с 14 по 19 июня 1995 года погибли 129 человек, в том числе 18 работников милиции и 17 военнослужащих, 415 человек были ранены. Уже после теракта многие бывшие заложники скончались от инфаркта. Официальной статистики на этот счет не существует.
Государство стыдливо старалось замять эту трагедию. А «Альфа» вновь попала под перекрестный огонь — только уже другого рода: ее распинали и некоторые «правозащитники» — за «страшные жертвы среди заложников», и руководство страны — за «неспособность выполнить приказ». Так, Ерин в одном из интервью выразил недовольство действиями «Альфы», оценив ее работу «на тройку» (вероятно, собственные действия он оценил куда выше).
Теракт в Буденновске стал черной страницей в истории Группы «А». Впервые в одном бою подразделение потеряло троих убитыми и более двадцати ранеными, многие из которых не смогли продолжить службу в подразделении. И впервые «Альфа» была вынуждена отступить в бою. Поэтому среди сослуживцев не принято вспоминать те дни, как вспоминают не менее кровопролитную кабульскую операцию 1979 года.
Впрочем, в тот момент и государство оказалось не готово противостоять терроризму таких масштабов. Поэтому вопрос о том, нужно ли было выпускать бандитов в обмен на жизни заложников или стоило поискать другое решение, скорее, риторический. Заметим, что вернувшийся из зарубежной поездки Ельцин подтвердил, что был в курсе всего происходящего и одобрил все решения своего премьера.
Одно из последствий буденновского теракта заключается в том, что он изменил расклад сил. Отныне каждый полевой командир, собравший свою армию, мог считать себя вправе договариваться с руководством России о политическом устройстве мира. Подтверждение этому мы увидели уже в январе 96-го, когда банда Салмана Радуева, повторяя буденновский сценарий, напала на Кизляр, захватила больницу и, согнав в нее около трех тысяч заложников, предъявила ультиматум российскому руководству. А потом были Норд-Ост и Беслан, обрушившиеся дома в Буйнакске, Москве и Волгодонске, подрыв «Невского экспресса» и взрывы в столичном метро. Терроризм изменился. Если раньше террористы требовали, в основном, денег и убежища за рубежом, то теперь они развязали настоящую войну, с политической и идеологической подоплекой. После Буденновска Россия уже не станет прежней.
Но произошел перелом и в отношении к тем, кто призван бороться с терроризмом. Наконец-то у власти зародилось понимание, что без серьезно организованной структуры спецслужб и без четкого их взаимодействия с силовыми ведомствами государство всегда будет проигрывать эту войну. Можно сказать, что тогда, в 1995 году, обескровленная, преданная своими руководителями и оболганная журналистами «Альфа» принесла себя в жертву ради того полностью боеспособного, хорошо обученного и преданного своему делу подразделения Центра специального назначения ФСБ, которое мы имеем сейчас.
В течение нескольких лет все командиры буденновского захвата были уничтожены. Рядовые участники нападения, захваченные живыми, получили длительные сроки тюремного заключения. Оперативно-разыскные мероприятия в отношении некоторых лиц, причастных к этому преступлению без срока давности, продолжаются до сих пор.
